Предупреждение: секса нет, рейтинг максимум R, так как автор побоялся испортить текст ещё сильнее кривой НЦой.
Всю свою жизнь Франкенштейн был исследователем, и касалось это не только и не столько природы, сколько человека. Его внутреннего устройства, разумеется, но также личности человека, его инстинктов и разума. И, как истинный исследователь, он никогда не мог пройти мимо интересного образца для опытов. Если бы Франкенштейн верил в судьбу, он бы поблагодарил её за столь прекрасный подарок. Человек с сердцем оборотня, к тому же, переживший это. Наверное, лишь присутствие Мастера позволило Франкенштейну сдержаться и не положить тут же этот замечательный образец под нож. За это следовало благодарить его, потому что образец, сперва бывший в глазах Франкенштейна безликой игрушкой для его опытов, не переставал удивлять учёного всё новыми и новыми гранями самого себя. Сердце прижилось и, более того, изменило структуру его ДНК. Франкенштейн был свидетелем того, как от пересадки печени у человека менялась группа крови, но подобное… А образец продолжал удивлять его, уже не как хирурга, а как психолога. Он упорно держал дистанцию: ненавязчиво шагнуть к нему – и он столь же ненавязчиво отступает, протянуть ему какую-нибудь вещь – и он возьмёт её так, чтобы даже случайно не коснуться чужой руки, а если припереть его к стене – в глазах плеснёт неконтролируемый страх, он запаникует и тут же сбежит куда подальше. А если некуда бежать? Если запереться с ним в лаборатории и наступать неотвратимо, не спеша загонять в угол, как дичь? Страх плещется уже не только в глазах. Он искажает лицо, он звенит в воздухе, он заставляет ноги подкашиваться, руки – дрожать, разум – забывать о том, что носитель – уже не человек, уже мог бы за себя постоять. Франкенштейн положил руки на столешницу, запирая между ними М-21, вжался бёдрами в чужие бёдра, скользя глазами по лицу оборотня, по его шее с бешено бьющейся жилкой, по тяжело вздымающейся груди. Страх. Откуда такой страх? М-21 пошарил руками за своей спиной, случайно задевая конструкцию из пробирок, реторт, горелок и конденсаторов, руша неосторожным движением месячные труды. Пальцами нашёл скальпель, сжал и с каким-то безумным отчаяньем замахнулся на Франкенштейна. Он успел отклониться – только рубашка под лезвием разошлась на груди. Франкенштейн почувствовал, как внутри него разгорается ярость. Перехватив чужие руки, он сдавил пальцами запястья, и вскрик боли стал музыкой для его ушей. Он вновь прижал дрожащее тело к столешнице и, вырвав из уже бесполезной кучи химических приборов резиновый шланг, связал им руки М-21. – Нет… Нет. Нет! – как в горячке, забормотал оборотень и забился в чужих руках. Франкенштейн замер. Откуда такой страх? На пробу учёный склонился к М-21, и тот замер, сжался, мелко дрожа. Франкенштейн улыбнулся. А если… так? Ослабить хватку на запястьях модифицированного, другой рукой провести по лицу, по волосам, пальцами коснуться губ, наклониться и запечатлеть несколько поцелуев на виске, на скулах, на щеках, прежде чем поцеловать в губы. М-21 замер, боясь даже дышать. Франкенштейн улыбался, глядя на него и читая в его глазах удивление и неверие. "Кто-то обращался с тобой жестоко? Возможно, насиловал. Кто-то до меня сделал тебя своей собственностью, безвольной, подчиняющейся. Но подчинение далеко не обязательно должно быть болезненным, М-21, я докажу тебе". Франкенштейн покрывал лицо оборотня сотнями мелких поцелуев, ласкал языком ухо, спускался к шее, к плечам, руками оглаживая поджарое тело, добиваясь стонов наслаждения, всхлипов, чувствуя, как скользнули по волосам связанные руки, за затылок притягивая ближе, прятал довольную улыбку и целовал, целовал, целовал…
Двадцать первого подбросило над столом, спина его невообразимо выгнулась, Франкенштейн сдавленно зашипел, стискивая пальцами его бёдра, а после, тяжело дыша, разлёгся прямо на чужом горячем теле, чувствуя, как такое же частое дыхание щекочет висок и шевелит спутавшиеся волосы. М-21 провёл всё ещё связанными руками по спине Франкенштейна, пальцами попытался расчесать влажные золотистые локоны, вовсе не возражая, что его всем весом прижимают к холодному столу, игнорируя настойчивое желание вымыться, лечь на что-то более мягкое и уснуть, и лишь желая продлить минуту этой близости как можно дольше. Чувствуя его покорность, благодарность и преданность, чувствуя осторожные прикосновения к волосам, Франкенштейн победно улыбнулся. "Теперь ты точно мой". Ещё один удачный эксперимент. Поздравляю, коллега.
-
-
23.08.2011 в 10:08Всю свою жизнь Франкенштейн был исследователем, и касалось это не только и не столько природы, сколько человека. Его внутреннего устройства, разумеется, но также личности человека, его инстинктов и разума. И, как истинный исследователь, он никогда не мог пройти мимо интересного образца для опытов.
Если бы Франкенштейн верил в судьбу, он бы поблагодарил её за столь прекрасный подарок. Человек с сердцем оборотня, к тому же, переживший это. Наверное, лишь присутствие Мастера позволило Франкенштейну сдержаться и не положить тут же этот замечательный образец под нож. За это следовало благодарить его, потому что образец, сперва бывший в глазах Франкенштейна безликой игрушкой для его опытов, не переставал удивлять учёного всё новыми и новыми гранями самого себя. Сердце прижилось и, более того, изменило структуру его ДНК. Франкенштейн был свидетелем того, как от пересадки печени у человека менялась группа крови, но подобное…
А образец продолжал удивлять его, уже не как хирурга, а как психолога. Он упорно держал дистанцию: ненавязчиво шагнуть к нему – и он столь же ненавязчиво отступает, протянуть ему какую-нибудь вещь – и он возьмёт её так, чтобы даже случайно не коснуться чужой руки, а если припереть его к стене – в глазах плеснёт неконтролируемый страх, он запаникует и тут же сбежит куда подальше.
А если некуда бежать? Если запереться с ним в лаборатории и наступать неотвратимо, не спеша загонять в угол, как дичь? Страх плещется уже не только в глазах. Он искажает лицо, он звенит в воздухе, он заставляет ноги подкашиваться, руки – дрожать, разум – забывать о том, что носитель – уже не человек, уже мог бы за себя постоять.
Франкенштейн положил руки на столешницу, запирая между ними М-21, вжался бёдрами в чужие бёдра, скользя глазами по лицу оборотня, по его шее с бешено бьющейся жилкой, по тяжело вздымающейся груди. Страх. Откуда такой страх?
М-21 пошарил руками за своей спиной, случайно задевая конструкцию из пробирок, реторт, горелок и конденсаторов, руша неосторожным движением месячные труды. Пальцами нашёл скальпель, сжал и с каким-то безумным отчаяньем замахнулся на Франкенштейна. Он успел отклониться – только рубашка под лезвием разошлась на груди.
Франкенштейн почувствовал, как внутри него разгорается ярость. Перехватив чужие руки, он сдавил пальцами запястья, и вскрик боли стал музыкой для его ушей. Он вновь прижал дрожащее тело к столешнице и, вырвав из уже бесполезной кучи химических приборов резиновый шланг, связал им руки М-21.
– Нет… Нет. Нет! – как в горячке, забормотал оборотень и забился в чужих руках.
Франкенштейн замер. Откуда такой страх?
На пробу учёный склонился к М-21, и тот замер, сжался, мелко дрожа. Франкенштейн улыбнулся. А если… так?
Ослабить хватку на запястьях модифицированного, другой рукой провести по лицу, по волосам, пальцами коснуться губ, наклониться и запечатлеть несколько поцелуев на виске, на скулах, на щеках, прежде чем поцеловать в губы.
М-21 замер, боясь даже дышать. Франкенштейн улыбался, глядя на него и читая в его глазах удивление и неверие. "Кто-то обращался с тобой жестоко? Возможно, насиловал. Кто-то до меня сделал тебя своей собственностью, безвольной, подчиняющейся. Но подчинение далеко не обязательно должно быть болезненным, М-21, я докажу тебе".
Франкенштейн покрывал лицо оборотня сотнями мелких поцелуев, ласкал языком ухо, спускался к шее, к плечам, руками оглаживая поджарое тело, добиваясь стонов наслаждения, всхлипов, чувствуя, как скользнули по волосам связанные руки, за затылок притягивая ближе, прятал довольную улыбку и целовал, целовал, целовал…
Двадцать первого подбросило над столом, спина его невообразимо выгнулась, Франкенштейн сдавленно зашипел, стискивая пальцами его бёдра, а после, тяжело дыша, разлёгся прямо на чужом горячем теле, чувствуя, как такое же частое дыхание щекочет висок и шевелит спутавшиеся волосы.
М-21 провёл всё ещё связанными руками по спине Франкенштейна, пальцами попытался расчесать влажные золотистые локоны, вовсе не возражая, что его всем весом прижимают к холодному столу, игнорируя настойчивое желание вымыться, лечь на что-то более мягкое и уснуть, и лишь желая продлить минуту этой близости как можно дольше.
Чувствуя его покорность, благодарность и преданность, чувствуя осторожные прикосновения к волосам, Франкенштейн победно улыбнулся. "Теперь ты точно мой".
Ещё один удачный эксперимент. Поздравляю, коллега.
-
-
08.09.2011 в 14:32Не з.
-
-
08.09.2011 в 16:06слишком девичьего Паника на пол не смотрит)
-
-
27.12.2011 в 16:05не з
-
-
16.02.2012 в 18:34